Анатолий Торкунов: миссия выполнима
Анатолий Васильевич Торкунов — ректор МГИМО, академик, хранитель и продолжатель миссии — празднует свой юбилей. За плечами семь десятилетий увлекательной жизни, пора выходить на восьмой старт.
MJ предпринял исследование истории успеха А. Торкунова, его достижений и вех на пути к мечте. Но какая она, его мечта? Попробуйте отыскать ответ на этот вопрос сами — мы уверены, у каждого он будет свой. И это хорошо.
Десять лет назад мы брали интервью у Анатолия Васильевича Торкунова накануне его 60-летнего юбилея. Мы все тогда были моложе на десять лет — ректор, редактор MJ, который с ним беседовал, и фотограф Юрий Лукин, который делал фотосессию.
Спустя десять лет, в 2020 году, мы опять встретились в том же составе, что уже неплохое достижение.
Помните, у Маяковского: «Когда я итожу то, что прожил, и роюсь в днях — ярчайший где, я вспоминаю одно и то же: двадцать пятое — первый день»? Поэт писал о «первом дне творения» новой эры, для нас же важно, что, если мы сдвинем дату на сутки, будет 26-е, а 26 августа — первый день, от которого ведет отсчет своей жизни ректор МГИМО.
В этот день ему исполнится 70 лет. И мы решили рассказать об этих семи десятилетиях, проследить, как из мальчика, родившегося в обычной в общем-то советской семье, сформировался муж — государственный, университетский, академический. Который входит в интеллектуальную элиту страны.
Спустя десять лет физическая форма А. В. Торкунова прекрасна, его окружает молодая команда единомышленников, университет вышел на старт своей следующей стратегии до 2025 года. Жизнь продолжается!
Поколение Торкунова стало переходным, его судьба и судьбы его товарищей пришлись на переходное время. «Мы в полной мере не можем назвать себя шестидесятниками, — сказал он десять лет назад, — поскольку в самостоятельную жизнь мы вошли в начале 70-х. Но я считаю, что наше поколение сыграло очень важную роль, в том числе в плане утверждения демократических ценностей. Среди тех, кто в 1991 году защищал молодую российскую демократию у Белого дома, было немало мидовцев. Очень много наших выпускников — публицистов, историков, обозревателей, телекомментаторов — было среди деятелей демократического крыла, причем я не имею в виду радикально-демократическую его часть, где демократия отсутствует, а есть только поза. Наше поколение сыграло существенную роль в демократизации российской внешней политики. Только один наш курс дал 30 послов, которые еще работают — как за границей, так и в центральном аппарате. Так что я считаю, что жизнь мое поколение прожило никак не зря. Да и жизнь еще не прожита! Как говорил один известный киногерой: «В 60 лет политическая жизнь только начинается». В этом возрасте многие мои сверстники находятся в прекрасной форме, многие даже нынешние политики, достигнув этого рубежа, только поднимались на политический небосклон, на олимп. Хотя молодым тоже ведь надо постепенно освобождать дорогу».
Спустя десять лет физическая форма А. В. Торкунова прекрасна, его окружает молодая команда единомышленников, университет вышел на старт своей следующей стратегии до 2025 года. Жизнь продолжается!
1950 – 1960
А. Торкунов: «Главное событие первого десятилетия жизни? Конечно, рождение!»
26 августа 1950 года в семье Василия Ивановича и Нины Петровны Торкуновых, в которой уже была дочь Елена, родился сын Анатолий.
«Отец приехал из Калужской области в Москву в начале 30-х, — рассказывает Анатолий Васильевич. — Он был знатным зиловцем, начинал простым рабочим и за короткий срок дорос до замдиректора карбюраторного завода, стал любимцем самого Лихачева».
MJ: Интересно, а он знал в ту пору что-нибудь о дипломатии? Довольно много выходцев из рабочей среды получали до войны путевку в эту сферу.
Вряд ли у него были какие-то идеи, связанные с дипломатией, он работать приехал, деньги зарабатывать, семью кормить. Правда, был он очень способным человеком, быстро выбился в бригадиры, до войны получил квартиру в зиловском доме, окончил Промышленную академию. Но потом ушел на фронт, прошел всю войну. Был танкистом, начинал как специалист по машинам на должности командира ремонтной танковой роты, вернулся с фронта майором. У него были ордена Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I и II степени — вся грудь в орденах.
MJ: Вы ребенком играли с его наградами?
Играл. С орденом Красной Звезды, с медалью за отвагу, которая особенно ценилась на войне и солдатами, и офицерами. Позже, когда получил доступ к архивным материалам Министерства обороны, прочитал в наградных листах в подробностях, за что он получил каждую из наград — обо всех его героических действиях. А они были связаны с прямыми столкновениями с немецкими танкистами во время ремонта техники на поле боя. Приходилось ему защищаться и от вражеской пехоты, которая наступала, там даже в одном документе указывается, сколько «фрицев» (так и написано) уничтожил отец во время одной операции, когда приводил в порядок «раненые» танки. Должен, к своему стыду и стыду нашего поколения, сказать, что мы в те годы особенно с расспросами к отцам не приставали. И хотя я прекрасно знал, на каком фронте отец воевал, знал его боевых товарищей, но к подробностям не было интереса. Один раз в ответ на мою не очень деликатную реплику он меня осадил: «Как можно рассказывать о том, как приходилось танками давить людей!»
Люди невоенные, гражданские — а отец был именно гражданским человеком, война не была его ремеслом — вспоминать о войне не очень любили. Товарищей, забавные эпизоды вспоминали, а о тяжелых моментах у нас дома было как-то не принято говорить. Как и в семьях других фронтовиков — друзей отца. Кстати, братство свое они поддерживали, у отца были собратья по оружию по всей стране — совершенно разные люди. Очень близкий друг жил на Украине — Мыкола, он регулярно приезжал к нам, останавливался на несколько дней. О войне они не вспоминали, а вот военные песни петь любили! И у нас в семье всегда пели песни военных и предвоенных лет, тем более что, когда я женился на Ирине Геннадьевне, в ее лице семья обрела прекрасную пианистку, которая нам аккомпанировала.
MJ: Какую песню ваш отец любил больше всего?
«Темную ночь».
MJ: А фильмы смотрел про танкистов? «На войне как на войне», например?
Фильмы о войне он не мог досмотреть до конца: с годами воспоминания эти были для него все более трогающими за душу — настолько, что он вставал с кресла и выходил из комнаты. А поскольку телевизор в те годы был один на всю семью, я часто был тому свидетелем…
Если можно было бы вернуться в то время, я с огромным удовольствием расспросил бы отца о его медалях! А в особенности о двух польских, ведь он участвовал в операциях за освобождение Польши — Варшавской и Висло-Одерской. Это было бы не только интересно, но и полезно: я же занимался деятельностью российско-польской группы по сложным вопросам.
MJ: А вы Адаму Ротфельду, сопредседателю группы с польской стороны, говорили о тех двух наградах? Этот личный момент мог бы задать тон обсуждению военного периода.
Да, полякам я о них говорил, но они и не отрицают подвига наших солдат — знают, что 600 тысяч советских воинов погибли. А мой отец был среди тех, кто выжил, слава богу.
MJ: Ваша мама тоже была участницей войны?
Да, хотя в боях она не участвовала — работала телефонисткой на военном аэродроме.
MJ: А как родители познакомились? Есть семейная легенда?
Нет, такой легенды нет. Они познакомились после войны. Мама работала в конструкторском бюро на ЗИЛе, а поскольку они жили в одном районе на «Автозаводской» и моя бабушка по материнской линии хорошо знала родных отца, так они и познакомились.
Мама была очень красивая женщина, самостоятельная, доброжелательная. Со своим зятем, мужем моей сестры, и моей женой она всю жизнь ладила, отношения были прекрасные, а это серьезный показатель. Вообще, у нас в семье никогда не было никакого раздрая, мы всегда жили дружно, уже взрослыми приезжали каждое воскресенье с дочкой к родителям на Велозаводскую — на обед, фундаментальный русский обед с пирогами. Общались, пели песни, полдня проводили с мамой и папой. В этом смысле я сторонник того, чтобы семейное общение поддерживалось, традиции соблюдались.
Сцена из фильма «Летят журавли» режиссера Михаила Калатозова: Вероника (Т. Самойлова) в состоянии нервного срыва после известия о гибели Бориса (А. Баталов), бежит вдоль железнодорожного полотна. В кадр также попала 508-я школа, в которую в 1957 году первоклассником пошел А. Торкунов. Фильм, снятый по мотивам пьесы Виктора Розова «Вечно живые», стал в 1958 году единственным в истории советского кино полнометражным фильмом, получившим главный приз Каннского кинофестиваля — «Золотую пальмовую ветвь».
Мама была неординарной женщиной. Одно из моих самых колоритных воспоминаний о ней относится к началу 60-х годов, когда она работала в комиссии по присвоению категорий художественным фильмам. В те годы существовала такая практика — представители трудовых коллективов высказывали свое мнение о киноновинках перед запуском их в прокат в дополнение к экспертизе киноведов и деятелей культуры. Получилось так, что общественность ЗИЛа делегировала маму реализовать эту важную миссию. От категорий зависело вознаграждение актеров и режиссеров, поэтому мнение рабочего класса вряд ли считалось решающим. Тем не менее каждую неделю мама ездила на «Мосфильм», а также в специальный просмотровый зал на улице Горького, где обычно комиссии показывали два советских фильма и один иностранный. И что удивительно, на просмотры можно было брать мужа и детей. Правда, детей разрешали не всегда — как раз из-за иностранных картин. Тем не менее «Восемь с половиной» Феллини я посмотрел ребенком впервые именно там!
Иногда просмотры заканчивались очень поздно, я помню, как в одну ночь мы с сестрой и бабушкой в отчаянии собирались обзванивать больницы и станции скорой помощи, но в третьем часу ночи отец с матерью наконец вернулись домой — после двух советских им показали еще два иностранных фильма.
В качестве вишенки на торте могу рассказать о том, как мама подружилась с Верой Петровной Марецкой, замечательной актрисой, звездой советского экрана. Во время обмена мнениями о достоинствах и недостатках новых фильмов они выяснили, кто что любит заготавливать на зиму. А потом стали активно обмениваться готовой продукцией: мама привозила Марецкой квашеную капусту, а Вера Петровна маме — варенье.
Комиссия, пока ее не прикрыли, существовала довольно долго — лет пять-шесть. Мама, конечно, стала прилично разбираться в кино — в гораздо большей степени, чем отец, познакомилась с актерами, режиссерами. Соприкосновение с культурной элитой, разбор фильмов на профессиональном уровне стали для нее, по сути, культурными университетами. Я помню, как она радовалась, когда комиссия, которая довольно часто ошибалась, выставляя низкую категорию фильму, который впоследствии становился хитом кинопроката, исправляла ошибку и давала ему другую категорию. Так было, помню, с «Человеком-амфибией», который изначально получил третью категорию, но потом вышел в чемпионы проката, заработав сумасшедшие деньги.
MJ: А какими были, так сказать, ваши университеты?
В 1957 году я пошел в первый класс в 508-ю школу, это была восьмилетка. И хотя она находилась не так близко от наших зиловских домов, мы сами ходили туда пешком — в те годы детям больше доверяли, да и безопасно было. Школа была очень хорошая, директором работал фронтовик, и не просто фронтовик — полковник в отставке. А главное, была там потрясающая учительница Нинель Петровна Черняева, которая дала мне очень много, она привила мне любовь к литературе и театру.
MJ: А почему она вас выделила? Сочинения писали хорошо?
Писал хорошо, но делал много орфографических ошибок. Хотя очень много читал. Но, как говорят, кому-то везет и у него врожденная грамотность, а у кого-то ее нет. У меня ее не оказалось, и мне с помощью Нинели Петровны пришлось много работать, хотя по литературе и русскому языку у меня всегда была пятерка. Но, готовясь к МГИМО, я занимался с ней целый год, писал диктанты. Причем это было не репетиторство, а товарищеская помощь. Вообще, Нинель Петровна в моем понимании образец учителя. Она была влюблена в литературу, театр, поэтому мы каждую неделю ходили смотреть постановки, знали репертуар Москвы. Также помню, как ездили с классом в Ленинград, жили там неделю в школьном спортзале. Но после восьмого класса пришлось перейти в школу-десятилетку. Учительницей литературы там была Вера Георгиевна, с которой Нинель Петровна дружила. Она попросила ее взять к себе наш класс. Вера Георгиевна тоже была влюблена в свой предмет и в театр, и с ней тоже было очень интересно. Кстати, одним из ее учеников оказался Василий Лановой, она часто его вспоминала, и он ее не забывал, в свой Вахтанговский театр приглашал. Из учителей того времени не могу не вспомнить и Марка Моисеевича Черняка, замечательного учителя истории, знавшего ее блестяще, хотя у старшеклассников преподавать ее было непросто, особенно в годы хрущевской оттепели: мы ему много разных вопросов задавали.
MJ: А район, где вы родились и выросли, чем был примечателен?
Велозаводская улица, где стоит ваш дом, говорят, была названа в честь велосипедного завода, который там возвели в 30-е годы? Вы свой первый велосипед не оттуда получили?
Этот завод производил не велосипеды — это было закрытое военное предприятие, к велосипедам никакого отношения не имевшее. Поэтому оно было хорошо ограждено, и ограда, оборудованная колючей проволокой, кстати, проходила по краю нашего двора.
Борис Альперович
начальник медицинской службы ООО «Газпром ПХГ»
Мы с Толей учились в девятом–десятом классах. Класс у нас был хороший, учителя замечательные, особенно Нинель Петровна Черняева. Так у нее Толя был просто звездой! Он писал прекрасные сочинения, отвечал интересно, хорошо поставленным голосом, вообще умел красиво говорить. Нинель Петровна его очень любила, и он ее очень любил, потом опекал до самой ее смерти…
И то, что он поступил в МГИМО, было закономерно. Толя ведь не был мажором, просто он любил литературу, историю и был трудолюбивым, талантливым юношей. Не менее важным было и то время, когда он поступал, это были последние годы оттепели — период надежд, пока еще дул свежий ветерок, и Толя удачно попал в то время, когда можно было добиться своей мечты благодаря трудолюбию и характеру, а не связям.
Не могу сказать, что были мы друзьями, но он всегда относился ко мне хорошо, и моя мама его хорошо знала, поскольку была врачом, иногда консультировала. Когда Толя стал ректором, я к нему время от времени приезжал — зарядиться бодростью, энергией. Ведь когда тебя по старой памяти, несмотря на высокую занятость, принимает такой незаурядный человек, это тебя поднимает в своих же собственных глазах, заряжает энтузиазмом, настраивает на свершения. Я стремился поделиться с Толей тем, чего добился сам, прежде всего в области реформы образования в здравоохранении. Я знал, что в начале 90-х он спас МГИМО, который находился в неважном состоянии, как, впрочем, и все российские вузы. Но к 2000 году Анатолий Васильевич добился того, что система заработала. Помню, он рассказал мне, что создал в МГИМО хороший медицинский центр. А мне это интересно, я ведь медцентрами занимаюсь на федеральном уровне… Всякий раз, уходя от него, я испытывал чувство гордости от мысли, что школьная юность прошла у меня в одном классе с таким человеком! Мы ровесники, мне 70 исполнится в ноябре. Хотел бы пожелать Толе здоровья и стать президентом МГИМО — все хорошие люди, которые завоевывают доверие, как правило, становятся президентами.
MJ: Понятно, велосипеды — это легенда. А вот эпизод из калатозовского фильма «Летят журавли», который снимался, как говорят старожилы, рядом с вашей школой, — реальность. Когда Татьяна Самойлова бежит вдоль железной дороги параллельно паровозу, там мелькнула ваша 508-я школа.
Да, про это говорили. Район Велозаводской и Новоостаповской, где я провел детство, отрочество и юность, был хорошим московским районом с еще довоенными дворами, в которых водились дворовые компании. Причем шла бесконечная борьба за первенство между первым, вторым и третьим дворами, это были бесконечные игры, войнушки.
Но самым главным воспоминанием был, конечно, Дворец культуры ЗИЛ, который находился рядом, — даже не остров, а целый континент культуры, или, как сейчас говорят, культурный кластер. И все, кто проживал в нашей огромной заводской округе, включавшей в себя ЗИЛ, «Динамо» и шарико-подшипниковый завод, — и рабочие, и служащие, и ИТР — ходили туда, увлеченные искусством.
Большой зал ДК помимо того, что работал кинозалом круглого дня, был сценой, где по вечерам шли репетиции театрального коллектива ЗИЛа, уровень которого был близок к профессиональному. Я тоже играл там маленькие роли, в частности мальчишки в массовке в «Приключениях Гекльберри Финна».
А на малой сцене работала молодежная театральная студия, и вот там мне в одной современной пьесе доверили играть революционного студента, хотя я был еще подростком. Играли мы здесь и спектакли по Чехову, когда проходили его в школьной программе. Помню пьесу «Юбилей» и себя в роли банкира Шипучина, к которому приходит жена губернского секретаря Мерчуткина и требует отдать ей деньги. Пожалуй, лучший Шипучин получился у Станицына в постановке МХАТа. Бухгалтера играл гениальный Грибов, Мерчуткину — Зуева. Еще мы играли чеховское «Предложение», лет двадцать назад видел эту пьесу с великолепной Любовью Полищук.
Малая сцена была прекрасна, зал мест на триста, с гримерными и мастерски- ми. Помню, мы брали в прокате где-то в центре Москвы костюмы — фраки и платья конца XIХ века, халат для Фамусова (этот прокат пригодился потом в институте, я уже знал, где брать одежду для капустников). В 60-е в Москве было очень много театральных коллективов, поэтому по несколько часов стояли в очереди, чтобы окунуться в царство костюмов, пахнувших нафталином, и париков, это было страшно интересно!
MJ: Кстати, театральные кружки — рассадник влюбленностей.
Ну а как же! Я всегда был в кого-нибудь влюблен, причем, как правило, в девочек постарше. Помню одну, она жила в соседнем дворе, уже была пионеркой, а я все еще октябренком. Так я дождался, когда меня приняли в пионеры, и тогда наконец с ней познакомился, долгое время мы дружили. Ну и в старших классах были другие влюбленности.
В наших домах жили игроки футбольной команды «Торпедо». А в центре двора возвышалась гипсовая копия знаменитой скульптуры, находящейся в Третьяковке: два футболиста, которые в борьбе отнимают друг у друга мяч
MJ: В те годы было принято детей отдавать на музыку. У вас как с этим было?
В ДК ЗИЛ был великолепный симфонический оркестр, а при нем музыкальная школа. Как-то отец взял меня за руку и привел учиться играть на кларнете. Почему именно на нем, память не сохранила. Зато хорошо помню, что учителем моим был брат легендарно- го спартаковского футболиста Игоря Нетте. К сожалению, этот замечательный человек страдал известной русской болезнью и очень часто пропускал занятия. Через год мы решили, что с нас хватит, и я поступил в вечернюю музыкальную школу на фортепиано, проучился полтора года, но, к сожалению, музыка не задалась.
MJ: Пока складывается образ пай-мальчика. Нос вам хотя бы разбивали во дворе?
Разбивали, конечно! И не только нос — скулу разбили как-то раз. Район у нас был вполне себе хулиганский. Но не бандитский. Бандитским считался район через Москву-реку, вот там были серьезные хулиганы. От них я однажды и получил. Сидел на скамейке во дворе и беседовал с другом. Вдруг подходят двое чужих. Я даже среагировать не успел, застали врасплох — врезали по физиономии и убежали.
MJ: Вы сказали, что пошли в школу в 1957 году. Это же год фестиваля молодежи и студентов — начиналась новая эра.
Я был совсем маленьким, но хорошо помню его фантастическое открытие, я был на нем с отцом, и ничего более красочного и духоподъемного я до того не видел. По улицам ходило какое-то невообразимое количество черных, китайцев, латиноамериканцев — все улыбались, и настроение было чудесное. Мне кажется, фестиваль нанес по остаткам (хотя они у нас есть до сих пор) сталинизма удар не меньший, чем XX съезд. Мы все вдруг почувствовали себя частью общего мира, даже я, маленький ребенок, осознал, в каком большом мире мы живем и какие разные люди в нем живут. Вообще, время было какое-то необычное — помню, по Москве ходили слухи, что приехавшие иностранцы угощают детей отравленными конфетами. Как- то мы шли с матерью по улице и тут видим, какая-то старуха раздает конфеты, мы такого деру оттуда дали!
Георгий Петров (МЭО, 1971)
советник президента ТПП России
Я знаю Анатолия Васильевича, Толю, с детской поры. Наши родители работали на заводе имени Лихачева (моя мама заведовала заводской поликлиникой), поэтому мы с ним жили в зиловских домах, расположенных в районе пересечения Новоостаповской и Велозаводской улиц. В этих четырех домах кто только не жил: во-первых, сам директор завода Бородин, а еще игроки футбольной команды «Торпедо». Мы безумно гордились этим обстоятельством, бегали за ними. Перед каждым домом у нас была футбольная площадка, которую зимой заливали для хоккея. А в центре общего двора возвышалась гипсовая копия знаменитой скульптуры, находящейся в Третьяковке: два футболиста, которые в борьбе отнимают друг у друга мяч. 
Толя жил в первом доме, я — в четвертом. Учились мы в 508-й школе — правда, до восьмого класса, потом ее закрыли, я перешел в 467-ю школу Ждановского района, а Толя — в школу в Пролетарском районе.
MJ: Понятно, как зародилась у вас любовь к театру, а как возник общественный темперамент, который теперь всем известен?
Мне очень нравилось общение, хотелось быть в гуще пионерских дел. Я часто бывал на мероприятиях в районном Доме пионеров, там же располагался штаб комсомольцев-школьников, председателем которого я впоследствии стал. Благодаря интересу к общественной жизни судьба сводила меня с очень разными достойными людьми. Помню, как познакомился с Аркадием Ивановичем Вольским, будущим президентом РСПП, а тогда первым секретарем Пролетарского райкома партии, который дважды приезжал в наш штаб. Это был очень хороший человек, он общался с нами без нравоучений, вел отцовские беседы. Кстати, он и отца моего знал, поскольку когда-то был секретарем парткома ЗИЛа, вспоминал его добрым словом… Мы с Аркадием Ивановичем всегда поддерживали очень хорошие отношения, а когда я стал проректором МГИМО, затем ректором, мы вместе реализовывали различные проекты. Например, был такой Finish-Gate, идея которого заключалась в том, чтобы Финляндия стала в 90-е годы воротами в Россию для европейского бизнеса, мы проводили ежегодные конференции сотрудничества в Москве и Финляндии.
Дворец культуры ЗИЛ был даже не островом, а целым континентом культуры. И все, кто проживал в нашей огромной заводской округе, — и рабочие, и служащие, — ходили туда, увлеченные искусством
MJ: Бывают моменты, когда вы узнаете в себе отца?
Конечно. Отдельные черты у меня от него. Отец был очень совестливым человеком. Самостоятельным и очень обязательным. Это бывает плюсом, а бывает и минусом. Когда вобьешь себе что-то в голову, это обязательно надо сделать, довести до ума. А главное, стыдно бывает перед людьми, если взял обязательство и не выполнил. У отца это чувство было обостренным.
Будущий президент РСПП А. И. Вольский в 1955–1969 годах работал на ЗИЛе, прошел путь от помощника мастера, мастера и начальника литейного цеха до начальника литейного производства и секретаря парткома ЗИЛа. Он знал В. И. Торкунова по работе и вспоминал добрым словом, когда сотрудничал с его сыном А. Торкуновым.
Анатолий Торкунов: миссия выполнима. 1950–1960
Анатолий Торкунов: миссия выполнима. 1960–1970
Анатолий Торкунов: миссия выполнима. 1970–1980
Анатолий Торкунов: миссия выполнима. 1980–1990
Анатолий Торкунов: миссия выполнима. 1990–2000